ЭДГАР ПО К ЕЛЕНЕ УИТМАН

                                                                  [Без даты]

     Никакой вызов ни в каком нагромождении не заставит меня говорить  дурно
о вас даже в мою собственную защиту. Если бы, чтоб защитить себя от клеветы,
как бы она ни была незаслуженна, или как бы она ни была нестерпима, я  увижу
необходимым прибегнуть к объяснениям, которые могли бы быть осуждающими  для
вас или мучительными; самым  торжественным  образом  я  уверяю  вас,  что  я
терпеливо снесу такую клевету, скорее чем воспользуюсь каким-либо  из  таких
средств ее опровергнуть. Итак, вы видите, до этого предела я  весь  в  вашей
власти - но, давая вам  такое  уверенье,  не  вправе  ли  я  просить  у  вас
некоторой сдержанности взамен?.. Что вы каким-нибудь образом поддержали  эту
жалкую ложь, я не верю и не могу поверить - кто-то, равно ваш  враг  и  мой,
был ее автором - но о чем я вас прошу, это  написать  мне  тотчас  несколько
строк  в  объяснение...  Я  могу  опровергнуть  утверждаемые   факты   самым
удовлетворительным образом - но, может быть, нет надобности опровергать  то,
чего, я чувствую  с  полным  доверием,  не  утверждали  вы  -  ваше  простое
отрицание есть все, чего я хочу - вы, конечно, напишете  мне  немедленно  по
получении этого... Небо знает, как не хотел бы я ранить или огорчить  вас!..
Да защитит вас Небо от всего злого!.. Пусть мои писания и  действия  говорят
за себя сами. Моим намерением было сказать  просто,  что  наш  брак  отложен
просто по  причине  вашего  нездоровья.  Или  вы  сказали,  или  вы  сделали
что-нибудь, что может мешать так обосновать наш разрыв?  Если  нет,  я  буду
настаивать на этом утверждении, и, таким образом, все  это  несчастное  дело
спокойно замрет.

                                                               [Подписи нет]

ЭДГАР ПО К АННИ

                                                 Фордгам, ноября 16-го, 1848

     О, Анни, Анни! какие жестокие мысли... должны были мучить  ваше  сердце
во время этих последних страшных двух недель, когда вы ничего  не  имели  от
меня, ни даже одного малого слова, которое бы сказало вам, что я еще  жив...
Но, Анни, я знаю, что вы чувствовали слишком глубоко свойство моей  любви  к
вам, чтобы сомневаться в этом хотя бы на мгновенье, и эта  мысль  была  моим
облегчением в горькой моей скорби. Я мог  бы  снести,  чтобы  вы  вообразили
какое угодно другое зло, кроме этого одного -  что  моя  душа  была  неверна
вашей. Зачем я не с вами сейчас, я сжал бы вашу милую руку в моей и  глубоко
бы заглянул в ясное небо ваших глаз; и слова, которые теперь я  могу  только
написать, могли бы проникнуть в ваше сердце и заставить вас понять, что  это
есть, что я хотел бы сказать... Но - о, моя собственная, нежная сестра Анни,
мой чистый красивый ангел...  как  объясню  я  вам  горькую,  горькую  боль,
которая терзала меня с тех пор, как я вас оставил? Вы видели, вы чувствовали
агонию печали, с  которой  я  сказал  вам  "Прощайте"  -  вы  вспомните  мое
выражение, такое мрачное - выражение страшного, ужасающего предчувствия Зла.
Поистине - поистине мне казалось, что Смерть приближалась ко мне даже  тогда
и что я был вовлечен в тень, которая шла перед ней... Я говорил себе: "Это в
последний раз, пока мы не встретимся в Небе". Я не помню ясно ничего с этого
мгновенья до тех пор, как я очутился в Провиденсе. Я лег спать  и  проплакал
всю долгую, долгую чудовищную ночь Отчаяния - когда день занялся, я встал  и
попытался успокоить мой ум быстрою прогулкой на холодном остром воздухе - но
все было напрасно - Демон продолжал меня мучить. Наконец, я добыл две  унции
настоя из опиума и, не возвращаясь в мою гостиницу, сел  в  обратный  поезд,
направляющийся в Бостон. По приезде я написал вам письмо, в  котором  открыл
все мое сердце вам - вам... я сказал вам, как моя борьба больше того, что  я
могу вынести... я потом напомнил вам о том священном обещании, которое  было
последним, потребованным мною у вас при разлуке - обещании, что,  при  каких
бы то ни было обстоятельствах, вы пришли бы ко мне к моей постели  смертной.
Я умолял вас прийти теперь, упоминая место, где меня можно найти в  Бостоне.
Написав это письмо, я проглотил около половины опиума и поспешил на  почтамт
- намереваясь не принимать остального, пока я не увижу вас - потому что я не
сомневался ни минуты, что Анни исполнит свое священное  обещание.  Но  я  не
рассчитал силы опиума, ибо, прежде  чем  я  достиг  почтамта,  рассудок  мой
совершенно  исчез,  и  письмо  не  было  отправлено.  Позвольте  мне  обойти
молчанием  -  любимая  сестра  моя,  чудовищные  ужасы,  которые   за   этим
последовали. Некий друг был близко, он помог мне, и  (если  это  может  быть
названо спасением) спас меня, но только за эти последние три дня я  сделался
способен припомнить, что произошло в этот  темный  промежуток  времени.  Как
кажется, после того как опиум был выброшен из желудка, я стал спокоен,  и  -
для случайного наблюдателя - был здоров - так что мне позволили вернуться  в
Провиденс...
     Это не много, что я прошу, нежная сестра Анни, моя мать и я, мы  найдем
небольшой коттедж - о, такой маленький, такой очень  скромный  -  я  был  бы
далеко от мирской суеты - от тщеславия, которое мне ненавистно, - я стал  бы
работать днем и ночью, а при усердии я мог бы сделать так много.  Анни!  это
был бы Рай свыше моих самых безумных надежд - я мог бы видеть кого-нибудь из
вашей дорогой семьи каждый день, и вас часто... не трогают  ли  эти  картины
самое сокровенное ваше сердце?.. Я теперь дома с моей милой матерью, которая
старается  доставить  мне  облегчение  -  но  единственные  слова,   которые
успокоительно ласкают меня, это те, что она говорит об Анни  -  она  говорит
мне, что она написала вам, прося вас приехать в Фордгам. О, Анни, разве  это
невозможно? мне так худо - так страшно безнадежно худо, и в теле и  в  духе,
что я не могу жить, если только я не  буду  чувствовать,  что  ваша  нежная,
ласковая,  любящая  рука  прижимается  к  моему  лбу  -   о,   моя   чистая,
целомудренная, великодушная, красивая сестра Анни! Разве не возможно для вас
приехать, хотя бы на одну короткую неделю? Пока я не овладею  этим  страшным
волнением, которое, если оно продлится, или разрушит мою жизнь, или  доведет
меня до безнадежного сумасшествия.

                                           Прощайте - здесь и там - навсегда
                                                       ваш собственный Эдди.

ЭДГАР ПО К САРЕ

                                                Фордгам, ноября 23-го, 1848.

     Милая Сара, - родная моя милая сестра Сара.  Если  есть  сколько-нибудь
жалости в вашем сердце, ответьте мне немедленно и дайте мне знать, почему  у
меня нет вестей от Анни. Если она не откликнется скоро,  я,  конечно,  умру.
Мне грезится всяческое злое; иногда я даже думаю, что я ее  оскорбил  и  что
она больше... и думать обо мне не хочет. Я написал ей длинное письмо  восемь
дней тому назад, вложив в него письмо от моей матери, которая  опять  писала
19-го. Ни слова мы не получили в ответ. О, Сара, если бы  я  не  любил  вашу
сестру самой чистой и самой беспритязательной любовью,  я  не  осмелился  бы
довериться вам - но вы знаете, как правдиво, как чисто я  люблю  ее  и...  я
знаю также, как невозможно видеть и не любить ее. В самых безумных моих снах
я никогда не представлял себе  существа,  так  всецело  чарующего  -  такого
доброго - такого правдивого - такого благородного - такого чистого -  такого
целомудренного - ее молчание наполняет всю мою душу страхом. Получила ли она
мое письмо? Если она на меня  сердится,  скажите  ей,  милая  Сара,  что  на
коленях я умоляю ее простить меня - скажите ей, что я ее раб во всем  -  что
все, что бы она ни велела сделать, я сделаю - если даже она  скажет,  что  я
никогда  более  не  должен  ее  видеть  или  писать  ей.  Пусть  только  она
откликнется еще раз, и я снесу  все,  что  бы  ни  случилось.  О,  Сара,  вы
сжалились бы надо мной, если б вы знали пытку моего сердца, в то время как я
пишу вам эти слова. Не откажитесь ответить мне тотчас.
     Бог да благословит вас, моя нежная сестра -

                                                                       Эдгар

ЭДГАР ПО К АННИ

                                                     [Около 23 января, 1849]

     Верная Анни! Как буду я всегда благодарен Богу за то, что Он  дал  мне,
во всех моих превратностях, такого верного, такого красивого  друга!  Я  был
глубоко ранен  жестокими  утверждениями  вашего  письма,  и,  однако  же,  я
предвидел почти все... Из глубины моего сердца я прощаю ей все, и простил бы
ей еще более {Речь идет о Елене Уитман. (К.  Б.)}.  Некоторую  часть  вашего
письма я не вполне понимаю. Если ваши слова нужно понять так, что я  нарушил
мое обещание вам,  я  просто  говорю,  Анни,  что  я  его  не  нарушил  и  с
благословения Бога не нарушу никогда.  О,  если  бы  только  вы  знали,  как
счастлив я, блюдя его во имя вас. Вы никогда не могли бы поверить,  будто  я
нарушил его. Слухи -  если  были  какие-нибудь  слухи  -  могли  возникнуть,
однако, благодаря тому, что я делал в Провиденсе в тот страшный  день  -  вы
знаете, что я разумею: - о, я дрожу при  одной  мысли  об  этом.  Что...  ее
друзья будут дурно говорить обо мне, это  неизбежное  зло  -  я  должен  это
снести. На самом деле, Анни, я начинаю быть более  мудрым  и  не  беспокоюсь
более столь много, как делал это раньше, о мнениях людей, в каковых  я  вижу
собственными моими глазами, что поступать  великодушно  рассматривается  как
умысел и что быть бедным значит быть негодяем. Я должен сделаться богатым  -
богатым. Тогда все будет хорошо - но до тех пор я должен принять,  что  мною
будут злоупотреблять. Я глубоко сожалею, если мистер Р.  {М-р  Ричмонд,  муж
Анни. (К. Б.)} будет дурно думать обо мне. Если вы можете разубедить  его  в
ошибке - и во всем, действуйте за меня как вы сочтете наилучшим. Я отдаю мою
честь, как я отдал бы мою жизнь и душу, целиком в  ваши  руки;  но,  в  этом
одном, я скорее не доверил бы никому другому, кроме вашей милой сестры.
     Я влагаю в конверт письмо к мистрис Уитман. Прочтите его - покажите его
только тем, в кого у вас есть вера, и потом запечатайте его и  отправьте  из
Бостона. Когда придет ее ответ, я пошлю его вам: это убедит  вас  в  правде.
Если она откажется ответить, я  напишу  мистеру  Крокеру.  Кстати,  если  вы
знаете точное его имя и адрес, пошлите мне... Но пока вы и ваши любят  меня,
что нужды мне беспокоиться об  этом  жестоком,  несправедливом,  расчетливом
мире?.. Во всех моих душевных тревогах  и  затруднениях  я  все  чувствую  в
тайниках души моей какую-то божественную радость  -  счастье  невыразимое  -
которое, кажется, ничто не нарушит.
     Я надеюсь, что мистер К. здоров. Напомните ему обо мне и спросите  его,
видел ли он мое "Рассуждение о стихе" в последних октябрьском  и  ноябрьском
номерах Southern Literary Messenger... Я  так  деятелен  теперь  и  чувствую
столько энергии.  Приглашения  писать  сыплются  на  меня  каждый  день.  За
последнюю неделю у меня было два предложения  из  Бостона.  Вчера  я  послал
статью в American Review, о "Критиках и критике". Не так давно  я  послал  в
Metropolitan очерк под названием "Коттедж Лэндора": там есть нечто об  Анни,
появится это, как я думаю, в мартовском номере. В Южный литературный вестник
я послал пятьдесят страниц "Заметок на полях", по  пяти  страниц  на  каждый
месяц в текущем году. Я прочно договорился также с каждым журналом в Америке
(кроме National Питерсона), включая один  цинциннатский  журнал,  называемый
The Gentlemen's. Таким образом, вы  видите,  что  мне  нужно  только  твердо
держаться  в  бодром  настроении,  чтобы  выйти  из   всех   моих   денежных
затруднений. Наименьшая цена, которую я получаю, это 5 долларов за "страницу
Грэхэма", и я легко могу средним счетом написать 1 1/2 страницы в  день,  то
есть заработать 7 1/2 долларов. Как только  "денежные  переводы"  придут,  я
выйду из затруднения. Я прочел, что Годи объявляет какую-то мою статью, но я
совершенно не ведаю, что бы это было. Вы просите меня, Анни, чтобы я  указал
вам какую-нибудь книгу для чтения. Видели ли вы  "Percy  Ranthope",  мистрис
Гор? Вы можете достать эту книгу в любом агентстве. Я читал ее последние дни
с глубоким интересом и извлек  из  нее  также  и  большое  утешение.  В  ней
рассказывается стезя одного  литературного  деятеля  и  дается  справедливая
точка  зрения  на  истинные  задачи  и  истинные  достоинства  литературного
характера. Прочтите ее ради меня.
     Но в одном пребудьте уверены, Анни, - от этого  дня  впредь  я  избегаю
чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная,
ядовитая, бесчестная шайка, без  какого-либо  руководящего  принципа,  кроме
безудержного самопочитания.  Мистрис  Осгуд  есть  единственное  исключение,
которое я знаю... Поцелуйте от меня маленькую Кэдди и  поклонитесь  от  меня
мистеру Р. и всем.
     За последние две недели у меня была  чрезвычайно  беспокойная  головная
боль...

                                                                [Подписи нет]